Последний шанс - Страница 63

Болельщики Пармы устроили фейерверк, беспрестанно кричали, размахивали большими, как на матчах европейских футбольных команд, флагами и подожгли неизменную дымовую шашку. На противоположной трибуне фанаты Бергамо смущенно молчали. Если любимая команда одержала шестьдесят семь побед подряд, трудно поверить, что она способна потерпеть поражение. Победа превращается в нечто само собой разумеющееся.

Поражение в равной борьбе огорчительно. Но сегодня «Львов» разнесли наголову. Их болельщики свернули флаги и упаковали дудки и петарды. Симпатичные девушки из группы поддержки взгрустнули.

Многие из «Львов» еще ни разу не терпели поражения, но в большинстве своем приняли его достойно. Маски оказался на удивление добродушным малым — сел на траву, снял наплечные щитки и после игры долго болтал с футболистами «Пантер». Он был восхищен жестоким наскоком Франко, а комбинацию «Устранить Маски» принял за комплимент. Он признал, что долгая череда побед оказала сильное психологическое влияние на игроков и вызвала неоправданные ожидания. Так что даже неплохо, что она оказалась прерванной. Вскоре им снова предстоит встретиться, возможно, в матче за Суперкубок, и тогда «Львы» вернут свою прежнюю форму. Это он обещает.

Обычно американцы участвовавших в матче команд встречаются после игры — приветствуют друг друга, с удовольствием болтают о доме, делятся мнением о тех или иных игроках. Но на этот раз все вышло иначе: Рик не простил, что его назвали козлом, и быстро ушел с поля. Он принял душ, поспешно переоделся, выслушал поздравления и вместе с Ливви покинул стадион.

В четвертой четверти он почувствовал головокружение, в основании черепа поселилась боль. Слишком много ударов головой, слишком много футбола.

Глава 26

Они проспали до полудня в крохотной спальне в гостинице на берегу, затем взяли полотенца, солнцезащитный крем, бутылки с водой, чтиво в мягких обложках и, все еще сонные, поплелись к водам Адриатического моря, где разбили лагерь на весь оставшийся день. Начинался июнь, стремительно приближался туристический сезон, но пляж пока оставался безлюдным.

— Тебе требуется солнце, — заявила Ливви, намазывая себя кремом. Она сбросила верхнюю часть купальника, оставив лишь стринги.

— Я полагал, что мы именно для этого и приехали на море, — ответил Рик. — А в Парме я что-то не заметил салонов для загара.

— Слишком мало американцев.

Они покинули город в пятницу после тренировки и традиционного ужина с пиццей «У Полипо». Дорога до Анконы заняла три часа, затем еще полчаса на юг вдоль побережья на полуостров Конеро и дальше в маленький курортный городок Сироло. Они зарегистрировались в гостинице в три утра. Получив номер, Ливви выяснила, где что находится и как пройти в рестораны. Она любила такие детали путешествий.

Официант наконец их заметил и, надеясь на чаевые, устало подошел. Они заказали сандвичи и пиво и прождали то и другое не меньше часа. Ливви уткнулась в книгу, а Рик умудрился вырубиться и подремать, а просыпаясь, поворачивался на правый бок и любовался поджаривающейся на солнце без верхней части купальника девушкой.

Откуда-то из глубин пляжной сумки зазвонил ее мобильный телефон. Ливви взяла трубку, сверилась с определителем и решила не отвечать.

— Отец, — холодно объяснила она и вернулась к детективу.

Ей названивали и отец, и мать, и сестра. Она на десять дней задержалась после окончания своего зарубежного семестра и не однажды намекала, что не хочет возвращаться домой. Зачем ей это надо? В Италии все намного устойчивее.

Многие детали своей жизни Ливви держала в секрете, но основные моменты Рику все-таки удалось узнать. Семья матери вела свой род от аристократов Саванны, штат Джорджия. «Жалкие люди», — коротко охарактеризовала их девушка. Они так и не приняли ее отца, поскольку он был уроженцем Новой Англии. Ее родители познакомились в Университете Джорджии — традиционном семейном учебном заведении. Родственники яростно противились свадьбе, но это только подтолкнуло мать поспешить с замужеством. Распри не утихали, и брак с самого начала был обречен.

Тот факт, что муж был известным нейрохирургом и зарабатывал кучу денег, ничего не значил для ее родных, которые мало что имели за душой, зато за ними навсегда закрепился статус «семьи со средствами».

Отец всего себя отдавал делу, всецело поглощенный карьерой. Он ел на работе, спал в кабинете и не гнушался обществом медицинских сестер. Так продолжалось много лет. В отместку мать стала встречаться с молодыми людьми. Намного моложе себя. Ее единственная сестра с десяти лет лечится. «Совершенно ненормальная семья», — заключила Ливви.

Она едва дождалась четырнадцати лет, чтобы отправиться в школу-интернат. Выбрала школу в Вермонте — как можно дальше от дома — и четыре года со страхом думала о приближающихся каникулах. Лето проводила в Монтане, работая воспитателем в лагере.

На это лето, после возвращения из Флоренции, отец организовал ей интернатуру в больнице в Атланте, где она должна была заниматься больными с травмами головного мозга. Он рассчитывал, что дочь станет врачом, разумеется, таким же великим. А у Ливви было единственное стремление — держаться подальше от своих родителей.

Судебное заседание по поводу их развода планировалось в сентябре. На карту были поставлены большие деньги. Мать требовала, чтобы дочь свидетельствовала в ее пользу, в частности, рассказала о том случае три года назад, когда Ливви без предупреждения явилась в больницу к отцу и застала его в постели с молодой женщиной-врачом. Отец не сдавался и разыгрывал денежную карту. Дело о разводе тянулось два года, и общественность Саванны с нетерпением ждала представления — решающего поединка между знаменитым хирургом и светской львицей.